После работы в легендарной телепрограмме "Взгляд" в эпоху перестройки один из ее создателей и ведущих тележурналист Владимир Мукусев был народным депутатом РСФСР, режиссером двух телемостов Ленинград — Сиэтл и Ленинград — Бостон, работал в горячих точках, преподавал журналистику, выпустил несколько книг, вел эфиры на "Эхе Москвы", а также телепублицистические передачи. В 90-м году журналист был запрещен на Центральном телевидении. Сегодня Владимир Мукусев рассказал Лениздат.Ру об изменениях на телевидении, о влиянии СМИ, о телепублицистике и о том, может ли появиться новый "Взгляд".
Прямой эфир отличается от записи, как свежая рыба от консервов
— Чего лишилось телевидение после эпохи перестройки? По чему у вас ностальгия?
— Знаете, я отравлен прямым эфиром. А он точно так же отличается от всего, что фактически составляет сегодня сущность телевидения, — то есть от записи, как свежая рыба отличается от консервов. И то и другое вроде бы вкусно. Но для меня прямой эфир — это разговор без посредников. Тогда видна не только твоя смелость, но еще и твой профессионализм. Вот это, на мой взгляд, ушло.
В прямом эфире журналист есть сам журналист. В косом эфире, в записи журналист — это телеканал, монтажер, оператор, режиссер, звукооператор, начальство. От журналиста остается несколько процентов. Я не верю в то, что внутри журналиста не живет маленький цензор, маленький редактор. Но запись расслабляет: можно и матернуться, можно быть необязательным, задать случайный вопрос. "Ну при записи задам десять вопросов, восемь уберу, а остальные оставлю, смонтирую", — думает журналист. Прямой эфир не позволяет этого.
Прямой эфир для меня также — некое пугало властных структур, но ни в коем случае не палка, которой можно угрожать. Однако напрасно власть боится журналистов в кадре. Это никоим образом не угроза для нее, а как раз наоборот. Я имею в виду и высокую, и телевизионную власть. Это, с одной стороны, дисциплина, а с другой — отбор профессионалов. В прямом эфире могут работать очень немногие.
Журналистика становится сервис-центром, а не институтом, отделенным от власти и приближенным к обществу
— Произошли ли еще какие-то серьезные изменения?
— После моих сюжетов власть, не оповещая меня, принимала решения, иногда крайне серьезные. Например, кадровые — кого-то могли снять с должностей либо давали поручения разработать новый закон, какое-то управленческое решение. Одним словом, наша журналистская работа имела непосредственный результат. Власть, как говорил Горбачев и его супруга, ненавидела нас и могла убрать в любой момент. Но не убирала, понимая, что мы такая же, может немного в меньшей степени, но сила, на которую в какой-то момент можно и опереться.
То есть, ненавидя нас подетально, ненавидя, может быть, как своих могильщиков, горбачевская власть нас не убирала, как ни странно. Потому что мы смотрели в одну сторону, а не друг против друга. Мы не лизали власть, мало того, у нас были достаточно резкие друг к другу отношения.
А сегодняшняя власть плевать хотела на то, говорим ли мы, какая она замечательная, либо делаем какие-то серьезные журналистские расследования. Ну и что! Нельзя, конечно, сказать, что наша власть когда-то серьезно боялась журналистов. Но сегодня журналисты отсутствуют в их пространстве принятия решений, а стало быть, отсутствуют и люди как таковые.
К сожалению, все это породило потребительское отношение власти к нам с вами, отношение как к обслуживающему персоналу. Вот есть шофер, который может свозить в Кремль, а можно отправить его за пивом. А вот журналист — ему можно сказать, что говорить, он это и сделает. Так они думают. Журналистика становится сервис-центром, а не институтом, который отделен от власти и приближен к обществу. Получая деньги от своего непосредственного работодателя, мы все-таки наняты не им, а людьми, интересы которых мы представляем в эфире или на страницах газет. Вот, пожалуй, и все отличия от журналистики эпохи перестройки. Остальное мелочи.
— Таким образом, влияние журналистики на политическое руководство становится мифом?
— Не то чтобы уж совсем это превращалось в миф. Нас бы не убивали в таком случае. Все-таки более двухсот журналистов лежат в земле. Власть немного побаивается их. И убивает.
Но масштаб принятия решений теперь совсем другой. Мы перестали каким бы то ни было образом участвовать в том, что называется государственным строительством, общественной жизнью. Тем самым власть сама себя обедняет и лишает опоры. Это проявилось в истории с Лужковым. Стоило ему слететь, первым, кто его сдал, был его родной ТВЦ, куда он денег закачивал больше, чем закачивается в "Останкино". То есть они купались в роскоши, в аппаратуре, в бабках, дачах, квартирах, он их покупал по полной программе и они облизывали его со всех сторон. Но только закачался стул под Лужковым, как все те, кто были певцами московского мэра, его сдали.
Вот значимость отношений между властью и журналистикой. Когда Горбачев потерял все, первым к нему приехал "Взгляд". Мы были с ним в предельно жестких отношениях, когда он был при власти, он ни разу не был во "Взгляде", но после Фороса мы встретили Горбачева как товарища. Это очень важно. Когда под сегодняшней властью зашатаются стулья — под Путиным, под Матвиенко — они увидят, что первыми их сдадут "Останкино" и Пятый канал соответственно.
Лучшие журналисты родом из Петербурга
— А насколько сейчас востребован жанр телепублицистики?
— Публицистика — это как действия непрофессионального пожарника во время пожара. Вы увидели, что что-то загорелось и вызываете пожарную команду, а в это время хватаете ведро с водой и пытаетесь пожар погасить. Так вот публицистика становится яркой, когда в стране начинается пожар. Сегодня очевидно, что он у нас начинается. Поэтому публицистика ни в коем случае не умирает. Сейчас она будет только возрождаться. В моем понимании публицистика — это выражение общественного мнения, когда оно допускается до СМИ. То есть появляются СМИ, которым это становится интересно. В обществе появляется потребность в объяснениях, куда мы идем и что происходит.
— В сегодняшних условиях возможно появление программы, похожей на "Взгляд"?
— В принципе, это реально. Но "Взгляд" не нужно идеализировать. Это была передача, которую разрешили делать. Если власти созреют до такого уровня, поймут, что без свободных СМИ не могут объяснить людям, что они хотят делать, и тем самым не могут объединить их для решения проблем, тогда появится программа наподобие "Взгляда".
— Как вы оцениваете петербургское телевидение?
— Я его плохо знаю. Но если посмотреть биографии все сегодняшних условных и неусловных телевизионных звезд, у девяти из десяти вы найдете питерские корни. Это непонятная для меня реальность не исчезла. Я думаю, что питерское телевидение в любом случае лучшее в стране или, во всяком случае, будет таким. Почему-то лучшие журналисты родом из Питера, это факт. Здесь они рождаются, а потом, к сожалению, уезжают в Москву.