В июле вышел 75-й номер журнала о кино «Сеанс». «Этот журнал мы делали в изоляции, на удалении, медленно и печально», - говорится в аннотации. Номер сдавался уже после того, как бессменный главный редактор Любовь Аркус неожиданно заявила об уходе с этого поста. Ее сменил Василий Степанов. Когда номер уже был сдан в печать, мы поговорили с новым главредом – о журнале, редакции и том, как становятся кинокритиками.
I
Форма детской аддикции
– Если «Википедия» не врёт, вы учились на филфаке СПбГУ, на финно-угорском отделении – это далеко от кинокритики.
– Да, киноведческого образования у меня нет. Смотреть кино – это ведь хобби. И даже мысли не было как-то профессионально его изучать, пойти и стать историком кино. Был филфак, финно-угорское отделение. Была идея выучить новый язык, чтобы потом, возможно, заниматься литературой, определенная инерция после школы. Мне ведь повезло учиться в очень хорошей школе – классической гимназии (школа №610) на улице Красного курсанта. Многие шли после нее на филфак и востфак. Вот и я тоже оказался в здании на Университетской набережной. С какими-то смутными желаниями. В «Википедии» еще написано, что я поэт, например, и написал текст песни СБПЧ «Икея» – то есть были и такие литературные амбиции. В университете я собирался учить финский, но поступил в итоге на венгерский. Сейчас думаю, что не очень-то был достоин усилий, вложенных в меня кафедрой, с которой когда-то отчислили Сергея Донатовича Довлатова (это тоже льстило литературоцентричному сознанию). Хорошая кафедра.
–Пригодился венгерский язык в жизни?
– Я могу посмотреть венгерский фильм без субтитров. Или обед себе в ресторане заказать, если вдруг окажусь в Венгрии. Хотя последний раз я там был лет десять назад. Но иногда кажется, что ненужные вещи – самые важные. Венгерский вроде бы расширяет мои представления о мире, о возможностях устройства языка и мысли.
– Это всё ещё никак не связано с кинокритикой. Как вы всё-таки попали в киноведение?
– Я туда не попал, кажется. Просто жадно смотрю кино с раннего детства. В нашей семье довольно рано появился видеоплеер, еще в 1990-м. Его купила бабушка, она сняла свои накопления. Плеер удачно помещался в сумку, и его переносили из квартиры в квартиру – от родителей к бабушке и обратно. С видео связаны шоковые детские воспоминания: «Лицо со шрамом» Де Пальмы или второй «Безумный Макс» – я эти фильмы смотрел как-то фрагментарно, из-под полы, пока их смотрели взрослые, которые, конечно, отгоняли меня от телевизора, ведь там дикое насилие. Кино сегодня – вроде бы ленивый досуг, но у меня оно всегда ассоциировалось с преодолением препятствий. Например, в советском телевизоре для видео не было штатных разъемов. И нужно было найти какого-то знакомого мастера, что-то специально распаивать, ставить микросхемы. При этом такая подробность: советские телевизоры работали в системе SECAM, а не PAL, так что записи с кассет на нашем «Горизонте» становились чёрно-белыми. Я, скажем, долго думал, что «Терминатор» и «Чужие» – это чёрно-белое кино.
Мне кажется, что в целом 1990-е были удачным временем для погружения в кино: кино расширяло пространство. Мне и сейчас так кажется, хотя сегодня в мире слишком много магнитов попритягательней – в девяностые не было интернета, никто особенно никуда не ездил, были только книги, «денди» и видео. Безмерность кинематографа меня вдохновляет и удручает одновременно. Я никогда не успевал посмотреть всё то, что мне хотелось. И в конце 1990-х, когда дома появился второй магнитофон, я начал копировать фильмы из видеопроката, чтобы посмотреть их потом. Кассет на полках стало больше, чем книг. Это было наваждение, собирательство, детская аддикция. Книг по кино я особо не читал, да и журналов по кино тоже (разве что была колонка Юрия Гладильщикова в тогдашних «Итогах»), а без них, без интернета, картина восприятия складывается эклектично-пестрая – Висконти, Шварценеггер, Джармуш, Тати стоят на одной полке.
– Много кто в 1990-е смотрел кино, но мало кто стал о нем писать. Как это произошло у вас?
– В общем, кино и литература были важнейшими искусствами для меня. А дальше была такая история: в начале нулевых судьба свела мою преподавательницу русской словесности, великую и прекрасную Елену Николаевну Грачеву (она и сейчас продолжает работать в 610-й гимназии, а также является административным директором фонда AdVita - ред.), с Любовью Юрьевной Аркус, которая в тот момент работала над фундаментальной «сеансовской» энциклопедией. Для тех, кто не знает: это такая многотомная история переходного времени от Перестройки и до Путина (семитомник «Новейшая история отечественного кино. 1986-2000». - ред.). Я, честно говоря, не очень понимал масштабы этого замысла. Елена Николаевна курировала раздел «Литература» и предложила мне написать несколько текстов, это был 2002 или 2003 год, кажется. А мне нравилось писать. Мне казалось, что я это умею. И я написал. Про книгу стихов Тимура Кибирова, про книгу Сергея Гандлевского, про Генриха Сапгира и про Игоря Холина – маленькие такие заметочки. Писать в настоящую большую книгу было ужасно почетно, в университете я уже «Сеанс» читал, покупал его в книжной лавке на факультете. Это было такое загадочное издание. Чуть позже была и личная встреча с главным редактором Любой, которой вдруг показалось, что мои тексты подлежат чтению и исправлению, что с ними можно работать. И она предложила уже писать в семитомник про кино: про мировое – это было счастье! –там был такой раздел, который редактировал Леша Гусев, ему тогда, получается, было лет 25, и про отечественное.
–После этого вас позвали в «Сеанс» работать?
– Нет, конечно. Я был юный мальчик совсем, собирался поступать в аспирантуру. И все, что я писал, естественно, редактировалось в «Сеансе», переписывалось, если не целиком, то почти целиком. Потом я успел поработать в «TimeOut Петербург» (который тогда, правда, назывался журнал «Календарь»): сначала как фрилансер, а потом и как редактор отдела «кино». В 2006 году меня даже превратили в зам. главного редактора. Я, признаться, неплохо себя чувствовал: платили мне целую тысячу долларов, и график удобный – одну неделю работаешь, а другую прохлаждаешься в страшном самолюбовании.
И в этот момент мне позвонила Люба, которая сказала: «Здравствуйте, Вася. Вы меня помните? Не хотите зайти ко мне кое-что обсудить по делу?» Ну, а кто бы не захотел? Это было больше всякой премии, как знак, что я на что-то да гожусь.
Тут важно понимать мифический образ «Сеанса». Выходил этот журнал редко, но выглядел чрезвычайно внушительно. То, что в нем публиковалось, это было не киноведение никакое, конечно, а все-таки литература. Кинопроцесс в «Сеансе» всегда трактовался расширительно – как часть большого социального и даже духовного, экзистенциального опыта. Я лично покупал журнал с трепетом. Было ощущение, что «Сеанс» существует каким-то непостижимым науке образом. Когда Люба мне позвонила… Я надел ботинки, прибежал готовый в общем-то на всё. А она меня с тревогой спрашивает: «Сколько, извините, вы сейчас получаете?» И дальше: «Ну, столько я вам точно не могу платить».
II
«Келейный, рукодельный и семейный проект»
– Это было летом 2006 года. Люба и Костя Шавловский (на тот момент заместитель главного редактора журнала – ред.) только вернулись с «Кинотавра». Костя жил тогда в Москве, в Петербурге бывал наездами. Люба тоже работала на даче, иногда приезжая в город. Первое время я сидел в редакции, вообще ничего не понимая. Не было привычного ритма, как в TimeOut, а главное, вдруг стало понятно, что нет совершенно никаких начальников. И нужно как-то становиться начальником самому себе. Этим начальником самому себе я пытаюсь стать до сих пор. Примерно спустя две недели моего тупого сидения в редакции Люба поняла, что я непонятно что делаю. Единственное мое деяние – я прочитал верстку сборника сценариев Алексея Германа и Светлана Кармалиты на предмет неправильных переносов. Зачем? Были ужасные метания: «Зачем я сижу, стул протираю». Потом очень чинные разговоры с Костей Шавловским, которого, видимо, подсылала Люба, мучимая чувством вины за то, что сорвала меня с денежного места, а я какой-то милый, но бессмысленный.
Фото: seance.ru
Обложка журнала "Сеанс" №29/30 (2006 год) - первого журнала, в создании которого принимал участие Василий Степанов.
– Но у нее же была задумка, когда она вас приглашала?
– Сейчас думаю, что ее все-таки подкупил мой энтузиазм. Я, видимо, источал нешуточный оптимизм. А «Сеансу», наверно, нужен был просто редактор, какой-то младший редактор, способный справляться с редакционными обязанностями. Написать что-то, расшифровать что-то, сделать интервью. Работать с текстами, авторами. Ну, как это обычно бывает. Просто мы не успели подробно все обсудить. Думаю, если бы обсудили – я бы отказался. Как я теперь понимаю, у меня тогда не хватало компетенции для такой работы. Я мог, конечно, взять на себя какую-то рубрику журнала, заказать статью и сесть ждать выполнения заказа. Но прислали бы мне эту статью? Большой вопрос. Легко работать, когда рамки четко определены, легко, когда ты выходишь раз в две недели. А «Сеанс» совсем другое. Свобода заложена уже в самой его структуре. У нас ведь нет каких-то постоянных рубрик, нет обязательной программы. Тебя ничего не сдерживает. И в такой ситуации ничего не стоит все испортить. Со свободой приходят сверхтребования. Редактор уже не просто редактор. Он должен обладать широким спектром профессиональных качеств и социальных навыков. Редактор в «Сеансе» – это и архитектор журнала, и его прораб, и строитель, и приемщик работ. Он заказчик текстов, литературный работник, переговорщик, рерайтер, дизайнер отчасти (хотя сейчас уже практически нет). Он человек с широким кругом интересов. Он должен быть любопытен чрезвычайно, до экзальтированности, у него всегда болит.
Фото: vk.com/seance_magazine
Василий Степанов во время работы над выпуском «Сеанса» № 47/48 о Фаусте. 2011 год.
Думаю, что журнал был, конечно, придуман Любой по ее собственному образу и подобию, а она – человек, стремящийся к всеохватности. И в идеале остальные редакторы «Сеанса» должны быть тоже немножко Аркус. Любина утопия в том, что ей кажется, будто такие люди есть. Ведь она же есть. Ну и мы как-то с этой иллюзией живем. Скажу честно, главная фантазия «Сеанса» – кадровая. У нас очень много друзей, много авторов. Но в редакции работать трудно. Главное требование, которое выдвигает «Сеанс»: за тобой никто не будет следить. Система слежки слишком трудоемка и затратна, а кроме того, еще и оскорбительна – кому понравится следить? С такой установкой логично, что редакция очень компактна: помимо меня и Любы, в штате сейчас есть два редактора – Павел Пугачев (в его зоне ответственности наш сайт и социальные сети) и Серафима Гаврилова (она отвечает за наполнение chapaev.media), есть арт-директор Арина Журавлева, есть руководитель издательского направления Петр Лезников, который умудряется совмещать в себе самые разные функции (от дизайнера до выпускающего редактора), есть монтажер Дмитрий Новосельцев, который делает видео для наших порталов (для нас это новая область, в диковинку, но он блестяще справляется и развивается). Есть наш замечательный оператор и фотограф Ирина Штрих. Да, у нас самые широкие интересы, да, мы делаем книги, четыре журнала в год, ежедневный сайт про кино и еще исторический проект «Чапаев», и иногда даже фильмы, но нас все-таки мало. Поэтому мы мобильны и непредсказуемы.
«Сеанс» - это немного келейный, рукодельный и семейный проект.
– Что-то поменялось в редакции в связи с уходом Любови Аркус с поста главного редактора?
– В «Сеансе» постоянно что-то меняется. Еще вчера мы что-то никогда не делали, но уже завтра мы засучив рукава этим занимаемся. Уход Любы с поста главного редактора – это не уход из журнала. Люба тут рядом. Нельзя перестать быть основателем чего-то. Но можно сосредоточиться на отдельных книгах, на развитии «Чапаева», на своих фильмах – у нее три больших замысла в разной степени завершенности. Мы много разговаривали с Любой об этом шаге. Она говорит, что изменилось время (она называет его «временем травмы» и «временем оскорбленных чувств») и противостоять этому у нее нет сил. Меня тоже тревожит современность – ее аффекты: взаимная агрессия, которую навязывают нам социальные сети, то, что люди друг друга перестали слышать, то, как они перекладывают ответственность; инфантильность и одновременно с этим надменность времени. Возможно, в связи с вышесказанным, с этим недовольством современностью «Сеанс» станет чуть более синефильским и чуть более историческим журналом. В этом я вижу возможность хоть что-то противопоставить логике времени: современность требует от кинематографа политической грамотности, а мы будем еще больше размышлять о нем как о чистом искусстве, закрывать пробелы, углублять и обострять темы текущих событий в исторической перспективе. Мы уже это делали в номере про 68-й год, в “Проблеме поведения” и других недавних выпусках. Не потому, что мы какие-то замшелые или не прогрессивные. Следующий номер «Сеанса», например, полностью посвящен женщинам-кинематографистам. Хочется идти не в ногу, а какой-то своей, прыгающей походкой: и пусть это будут женщины, но те, о которых не особенно часто заходит речь. Давайте поговорим о том, что женщины снимали кино до Кэтрин Бигелоу и Селин Сьямма.
Фото: seance.ru
Обложка 75-го номера журнала "Сеанс", который создавался в период пандемии коронавируса и изоляции. Первый где главным редактором была не Любовь Аркус, а Василий Степанов.
В «Сеанс» заложена возможность перемен при сохранении высокой планки формы и содержания. У нас уже были периоды дикого синефильства. Типичный пример – номер про французское кино, который мы делали с Борей Нелепо (критик, куратор кинопоказов, программным директор фестиваля дебютов «Дух огня» – ред.). Я чуть больший синефил, чем Люба (несмотря на ее киноведческое образование и более системный подход), но в этом есть и проблема – я куда меньше требую от кино. Я многое могу ему простить за какой-то пригрезившийся мне в кинозале миг поэзии. Но разглядеть поэзию значит остановиться. Перестать скользить по поверхности. «Сеанс» никогда этого не делал. Если и нужно сегодня с чем-то бороться – то с общими словами и коллективными диагнозами, мнениями как под копирку, стереотипами.
– Любовь Аркус про вас писала, что вы работает с 11 до 11 и по ночам ещё кино смотрите.
– Это художественное преувеличение. Я про нее могу то же самое сказать. Да, у нас часто бывают авралы, но мы все-таки редко ночуем в редакции. В обычные дни я стараюсь смотреть один-два фильма в день. К сожалению, смотрю много мусора. А больше, увы, редко получается.
Но для просмотров кино есть фестивали, где ты видишь уже по четыре-пять фильмов ежедневно (некоторые коллеги смотрят и по шесть), и за десять дней успеваешь собрать лист примерно из 40 фильмов. Со стороны кажется, что фестивали – это такой праздник жизни, где критики-трутни пьют апероль-шпритц с видом на красную дорожку, но на деле не так – ты должен в шесть утра подняться и встать в очередь на первый кинопоказ. Потом выйти и встать в другую очередь, а пока стоишь – написать заметку в телефоне и перехватить бутерброд. А ночью вместо вечеринки нужно поспать, чтобы на следующий день не засыпать в кинозале. Короче, аскеза. При этом за две недели можно посмотреть половину фильмов, о которых можно дальше год говорить. Сейчас, когда фестивалей нет, стало ясно, какую индустриальную нагрузку они на себе несли. Естественный ритм жизни нарушен.
III
Главный груз «Сеанса» – его 30 лет истории
– Для «Сеанса» принципиально оставаться в бумаге?
– Да. Потому что для нас журнал – это реликвия. Если угодно, бумага – наша привилегия. Мы родились такими. Если посмотреть, как менялся внешний вид «Сеанса», то понятно, что мы довольно консервативны. Мы, например, не меняем логотип. Несколько лет назад, мы решили, что нам нужен новый сайт, и обратились к нескольким людям, чтобы они нам помогли с дизайном. Первое, что говорил каждый из них: нужно перерисовать логотип, нужен ребрендинг. Но зачем? За всю историю у нас немного менялся формат, журнал стал чуть более квадратным. Пару лет назад мы отказались от мелованной бумаги, давно хотели уйти от нее, стали печататься в Латвии. Бумага нам теперь очень нравится, она нежного цвета, пухлая, пористая. А читатели начали говорить: «Хм, какая-то дешевая бумага, наверное, у “Сеанса” трудные времена». На самом деле она стоит в два раза дороже «меловки».
Раньше разгрузка тиража «Сеанса» была адовым трудом. Потому что мелованная бумага, да ещё номера по 350-400 страниц. И каждый журнал – это кирпич.
Думаю, что сегодня вся бумажная пресса мира, в том числе и российская, переживает один и тот же момент. Печатные форматы, которые были так важны и нужны в середине 1980-1990-х, к середине десятых XXI века умерли. Глянец, анонсовые издания, еженедельники – кому это все нужно? Но то, что казалось некоммерческим излишеством, живет и будет жить дальше, потому что это иррациональная страсть. Хороший бумажный журнал сегодня – смутный объект желания. Он существует не потому, что для этого есть объективные причины, а потому что так повелось. Он – чудо. Как настоящая личная открытка или письмо, положенное тебе в почтовый ящик. Журналы, на которые хочется походить – это: Sight&Sound (ежемесячный британский журнал о кино, издаётся с 1932 года – ред.), Film Comment, который выпускает Линкольн-центр в Нью-Йорке, Cahiers du Cinéma (журнал основан в 1951 году и по сию пору считается одним из главных в мире о кино – ред.), все они, насколько я понимаю, существуют не благодаря чему-то, а скорее вопреки. Считаю, что они должны существовать вечно, потому что вокруг них есть комьюнити, потому что у них есть история. Как есть она у «Искусства кино», например. 30 лет истории есть и у «Сеанса». Для журнала – это огромный срок.
Фото: seance.ru
Обложки "Сеанса" последних лет.
–То есть он уже точно не про информирование?
– Не про информирование. Он про деформирование – про изменение читателя. Он информирует в основном о том, что думает редакция в данный конкретный момент. На самом деле мы делаем «Сеанс» для себя. Пусть информируют сайты, онлайн-проекты. Потому что «информирование» в случае кино неизбежно оборачивается обслуживанием: интернет-показов, онлайн-кинотеатров, стримингов, контента и зрителей.
–Но есть мнение, что «Сеанс» и «Искусство кино» монополизировали кинокритику в стране.
– Если бы это было так, я был бы счастлив. Но, увы, такое мнение отдает чрезвычайной наивностью. Как можно силами двух журналов что-то монополизировать? Что нас объединяет? Часть авторов и желание несмотря ни на что продолжать выпуск журналов в печатном виде. Удачные номера в представлении журналов «Искусство кино» и «Сеанс» – это когда продан тираж в три-четыре тысячи экземпляров. Разве это монополия для многомиллионной страны? Может быть, мы с «Искусством кино» монополизировали какие невероятные денежные потоки и гранты? Уверяю вас, это не так. Оба журнала – заложники своего формата, своей бумажной формы, своих традиций. Придумайте другой журнал – небольшой, юркий, громкий как боевой листок и, уверен, все получится. Есть, скажем, немецкий журнал Revolver, тонкий, умный, классный, помещающийся в задний карман джинсов. Его делает команда режиссеров. Я им временами завидую. В таком формате ты не думаешь, что тебе нужно заказать в журнал 35-40 материалов, за которые нужно выплатить гонорары, что тебе нужно купить картинки. Допустим, наши страстные коллеги из радикально-ангажированного портала «Кимкибабадук» (Мария Кувшинова и Татьяна Шорохова – создательницы проекта – ред.), могли бы создать такое печатное панк-издание, но они, кажется, не верят в бумагу. А сетовать на привилегии и иерархии просто.
Главный груз «Сеанса» – его 30 лет истории, слишком славной, чтобы ее можно было забыть. Я, конечно, огрубляю, но когда у тебя есть журнал, который еще тридцать лет назад писал о Сокурове (пока это еще не стало мейнстримом), журнал, который боролся за Балабанова, журнал, на котором выросла «новая русская волна», – это большой груз, это наше наследие и, наверно, наша привилегия. Которой трудно воспользоваться, но которой необходимо соответствовать.
Беседовала Елена Михина