Весной 2022 года «Лениздат.ру» провел серию интервью с петербургскими журналистами, которые покинули Россию после начала спецоперации. Тогда новые эмигранты только осваивались в непривычной среде и строили планы на ближайшее будущее.
Сегодня мы решили вновь пообщаться с уехавшими коллегами, чтобы узнать, как за минувшие два года изменилась их жизнь, остались ли они в профессии и готовы ли вернуться на родину.
Первым собеседником «Лениздат.ру» стал журналист Иван Штейнерт, до отъезда работавший на радиостанции «Эхо Петербурга» и в журнале «Дилетант».
— Прошлое интервью вы давали в конце мая 2022 года, находясь в Грузии, но планировали дальше перебраться в Европу. Получилось реализовать свой план?
— С весны 2022 года я провел примерно полгода в Тбилиси, а затем переехал в Польшу. Сейчас я продолжаю жить между Польшей и Германией, но большую часть времени провожу всё-таки в Польше.
— Два года назад вы упомянули, что из вашего круга большинство людей уехало.
— В основном уехали коллеги, просто колоссальное количество знакомых журналистов покинуло страну. С ними мы довольно регулярно встречаемся, но если говорить про друзей детства или родственников, то, конечно, они все в России, и их очень сильно хочется увидеть.
— Из тех журналистов, которые два года назад уехали за рубеж, сложилось какое-то комьюнити?
— Я бы сказал, что сложилось. Важно проявлять солидарность, налаживать коммуникации, организовывать общение с коллегами, оказавшимися в чужой стране.
В Грузии, где я жил, в Польше и в Германии так или иначе какое-то журналистское комьюнити складывается. Эти сообщества, наверное, не очень большие, но все-таки они существуют. Мне представляется, что коллеги очень помогают друг другу, даже, когда просто встречаются, рассказывают про свою работу, обмениваются своими впечатлениями. Это очень важно в вынужденной эмиграции.
— А как воспринимают российских журналистов-эмигрантов местные коллеги, чиновники? Общались ли вы с украинскими беженцами?
— По своему опыту скажу, что к российским журналистам замечательно относятся. Ни разу за эти два года я не сталкивался с какими-то проблемами из-за своей национальности, из-за своего паспорта, из-за языка, на котором говорю, из-за своей профессии.
Чаще всего я общаюсь с рядовыми гражданами, всем интересно, что российские журналисты делают в Европе или в Грузии. Спрашивают, что происходит в России? Почему столько журналистов уехало из страны? У обычных людей к релокантам нет претензий. Я совершенно не думаю, что российские журналисты сталкиваются с каким-то хейтом.
Если говорить про институции, то они предлагают какую-то поддержку с легализацией и по другим вопросам. Есть ещё определённое количество правозащитных структур, профессиональных журналистских организаций, которые прекрасно понимают, в какой ситуации оказались журналисты из России, которым пришлось уехать.
Мне приходилось общаться и с украинскими беженцами. Никаких проблем в коммуникации мы обычно не испытываем. Более того, я работаю вместе с коллегами из Украины, и мы можем вполне спокойно работать друг с другом. У нас нет непреодолимых противоречий.
Фото: личный архив Ивана Штейнерта
— Аргументируя свой отъезд, вы говорили о том, что работать журналистом дома из-за новых ограничений стало невозможно. Как я понимаю, вам удалось остаться в профессии? Вы освещаете события в России?
— Да, я продолжаю работать журналистом. По разным соображениям я не скажу, где работаю, но занимаюсь журналистикой и, безусловно, пишу о том, что происходит на родине.
— Вы не приезжали в Россию потому, что не было повода, или вы опасаетесь, что в случае возвращения вас ждут неприятности?
— Скорее не было повода.
— А не появилось ощущение, что за эти два года вы обрели где-то новый дом?
— Нет, мой дом в России.
Я никогда не думал и до сих пор не думаю, что назову домом другое место. Поэтому я стараюсь не навязывать себе мысль о том, что у меня может появиться какой-то другой дом, кроме того, который был в России.
— Испытываете ностальгию?
— Я бы не назвал это ностальгией, это просто желание вернуться в ту страну, где ты жил, где живут твои друзья. Моя жизнь так или иначе завязана на этой стране, на этих людях, на этом языке, на этой культуре. Я бы не сказал, что по берёзкам скучаю или испытываю какую-то ностальгию по русскому языку, потому что он меня продолжает окружать ежедневно. Это просто желание побывать наконец-то дома. В первую очередь мне хочется пообщаться с близкими людьми, которых я давно не видел.
— Еще одно ваше высказывание двухлетней давности: «Я скучаю по своим друзьям, по своим родителям. Мои эмоции связаны не столько с переездом, сколько с ситуацией беспомощности, что ли... Единственное, что я могу, – пытаться писать об этом, рассказывать, делать свою работу».
— Мои ощущения не изменились. Я думаю, если ты считаешь себя журналистом — когда, если не сейчас, нужно продолжать писать про Россию, про то, что там происходит. Да, очень сложно что-то поменять, очень сложно на что-то повлиять, но это ещё не повод не пытаться это сделать.
— Вы также говорили, что, если ситуация на родине изменится, вернётесь домой. До сих пор так думаете?
— Да, я по-прежнему готов вернуться, если ситуация изменится, но, к сожалению, пока этого не произошло.
— Как вы относитесь к тезису, что нельзя полноценно описывать ситуацию в России, находясь за её пределами?
— Если честно, для меня это спорное заявление. Я не уверен, что для журналиста что-то очень сильно меняется, если он остаётся в русскоязычной среде и в русскоязычном информационном пространстве. Конечно, он не видит своими глазами будничную жизнь, и это слегка мешает работать, но мне кажется, что это преодолимое препятствие.
Я довольно давно не был дома, но не чувствую, если честно, потери связи с Россией, с тем, что там происходит. Не сказал бы, что мне стало менее интересно писать о том, что происходит на родине. Не находясь в России, писать о ней сложнее, но думаю, что всё-таки это возможно.
— А как вы оцениваете ситуацию с журналистикой в России?
— Мне кажется, очень важно разграничивать русскоязычную журналистику коллег, которые работают за пределами страны, и журналистов, которые работают в России в условиях проведения спецоперации. Безусловно, быть до конца профессиональным и качественным журналистом внутри России сегодня крайне сложно.
В то же время я не думаю, что журналистика в России умерла. Она просто переживает очень тяжёлый этап своего развития. Наверное, даже уместно сейчас говорить — этап своей стагнации, какой-то «заморозки». Я уверен, настанет время, когда отечественная журналистика возродится.
Думаю, коллеги, которые сейчас вынуждены работать за пределами страны, смогут туда вернуться и заниматься своим делом ещё эффективнее. Поэтому с российской журналистикой все не так плохо, как об этом принято думать. Её искусственно сейчас ограничили в выборе тем. Конечно, самые важные и животрепещущие вопросы обсуждать внутри России сейчас, к большому сожалению, невозможно.